Точность и точеность фраз, при помощи которых БГ дал толкование последствий долгой памяти, отвлекает, рождает сомнение в необходимости вообще делать то, что сейчас делаю. Потому что, сказав «А», нужно говорить «Б» или просто заткнуться и не морочить голову себе и почтенной публике. Кажется, это и есть та злосчастная рефлексия.

А еще то и дело оглядываешься украдкой назад: не маячит ли за спиной электрический пес?

И, тем не менее, — 6 июня Сергею Емельянченко исполнилось бы 40 лет. Тут надо сказать, что вышенаписанная частица «бы» бесит, да как-то поистерлось ощущение за истекшие 8 лет с момента Серегиной смерти. Обжираясь каждодневной информационной требухой, все реже держишь в памяти имена и даты: услужливая «напоминалка» в ICQ или социальных сетях из костыля давно уже трансформировалась в имплант, стала неотъемлемой частью организма.

Вот что мешало написать о Емельянченко минувшей зимой или через пару месяцев? Ан нет, сработал рефлекс на дату, натренированные мозги немедля встали в стойку: 40 лет — информационный повод.

И да пусть так, в конечном итоге, за все эти годы практически не встречал упоминаний о Емельянченко в прессе. Бесстрастный Гугл массово отсылает исключительно к событиям той зимы 2003 года, когда случилось непоправимое.

«Непоправимое» — это не шаблон. Я действительно был пришиблен той новостью. После серегиных похорон стараюсь не ходить на кладбища, да и на его могиле был всего один раз. Не могу.

Мы познакомились в начале лета 1994 года, это притом, что учились не просто в одном институте, а и на одном факультете. Разница в два года имеет значение в пубертатном возрасте, после школы грань эта размывается. Твой младший сокурсник может оказаться начальником, ты — занюханным клерком у него на побегушках.

В общем, до знакомства мы два года варились в одних аудиториях, но крутились в разных компаниях. Емельянченко сторонился студенческих общаг. То ли срабатывало выпендреж воспитание, то ли еще что-то.

А выпили по-взрослому мы с ним лишь осенью того же года. Естественно, на «Пролиске». Итогом этой встречи стало мое трудоустройство в рекламном агентстве «Фиеста», где Емельянченко работал менеджером по рекламе, а я — курьером-раздолбаем. Тогда все в этой жизни происходило спонтанно и с надрывом: если пить, то до рассвета и привода в милицию, если петь, то так, чтобы слышал весь центр города, а если влюбиться, то поутру в ЗАГС.

То, что Сергей пишет стихи, как-то особенно не удивило. Кто на филфаке не мучил себя и окружающих рифмами и белым ритмом? Слишком уж влияла обстановка и творческая аура. Другое дело, что Серега писал стихи по науке, дотошно подойдя к системе стихосложения. Для него важен был не поиск «фишки», но способы ее описания. Однако будучи воспитанным в традиционной системе поэтизма, я был слегка удивлен тем, что стеб может присутствовать в любой форме. И что концовки можно оформлять, например, вот так: «Во бля!».

Это потом, внедрившись в неформальную среду, сталкивался и не с такими вольностями в стихосложении. Тогда же, на стыке 1994-1995 годов больше был озабочен прозой, причем самой что ни на есть прозаической прозой: где провести послерабочий вечер и как бы полюбопытней завершить вечеринку.

А еще Сергей был обладателем магического удостоверения корреспондента «Комсомольской правды». И пусть речь шла о донецкой «комсомолке», пусть публиковался там Емельянченко нечасто, но сам факт наличия знакомого, работающего в массовом издании, приводил первые месяца два меня в священный трепет. Потом, конечно, романтический флер куда-то «стек», потому что выяснилось, что знакомый пьет водку и мучается типичными для парня проблемами нестыковок «хотелок» и возможностей.

Может быть, я напрасно срываю эдакий романтический ореол с лика Емельянченко, но этот тот самый случай, когда, сказав «А», говори «Б» или не лезь, куда не следует. И поэтому, рассказывая о позитивных сторонах Сергея, нужно честно признать, что в глубине души его жил хулиган и разгильдяй, эдакий латентный гопник. Позже, когда Сергей приобретет известность, негативная сторона его личности будет регулярно давать о себе знать, выражаясь в хамстве, «отрывах», доходящих до драки. Вероятно, потому его недолюбливали.

И отписываться, что Емельянченко был по жизни светел и чист, будет неправильно. Он не был ангелом, не был и чертом. Проще сказать, что был талантлив, следовательно, всегда находился на виду, следовательно — «под колпаком» общественно-журналистского мнения, которое всегда грешило и грешит ревностью, сплетнями и прочими атрибутами «творческой тусовки».

Вместе с тем, вряд ли кто-то оспорит факт, что Сергей был талантливым корабелом. Ему всегда хотелось чего-то нового и нестандартного, но так, чтобы было экономически выгодно. Он принимал активное участие в «постройке» радио «Skyway», запустил механизм коммерциализации газеты «Молодежные новости», делал хорошие репортажи для канала «1+1» и писал здоровские статьи для «XXI века».

Был ли он оппозиционером? Для многих памятен момент, когда Емельянченко стал одним из идейных борцов за имидж Анатолия Ягоферова и свободу прессы. Он действительно переживал за судьбу голодающих сотрудников «Эфира-1», но, думаю, был очень обескуражен тем, чем это все закончилось.

Вряд ли Сергей был против власти, скорее его бесила косность, традиционность (принцип «по-старинке»), неторопливость. В последние годы жизни его отчаянно штормило, ему явно не хватало пространства и воздуха. Неудовлетворенность Сергей гасил стандартными способами, а они, как известно, только губят.

Лет в 20 (если не ошибаюсь) он написал «Я хочу быть последним поэтом, не дожившим до сорока!». Что это — юношеский выпендреж или прозорливость? Не хотелось бы впадать в экстрасенсорный маразм, но… Емельянченко сперва сумел обогнать 90-е, но позже они его все-таки настигли.

Чем он был интересен? Живостью характера, стремлением узнать новое. Но разве это делает человека популярным?

Он с большим уважением относился к Слову. Ему нравилось строить фразы и абзацы. Статьи ведь тоже корабли, только плавают в информационном море. Некоторые тонут, другие живут годами. Встретившись утром на работе за первой сигаретой, он мог похвастаться приобретением редкого издания поэтического сборника Кольцова, по творчеству которого защищал диплом в институте. С едкой иронией мог подвергнуть обструкции тот или иной библейский текст и тут же похвастаться новой курткой, которой в тот день мог лишиться, возвращаясь домой в пьяном виде: «Гопники отобрали!..»

Наверное, столь схематическое описание образа Сереги Емельянченко кому-то покажется бедным. Но я не ставил перед собой задачу писать развернутую биографию. Я лишь хотел напомнить, что в Луганске жил такой парень.

Хороший парень. Хотя и свинтус периодически.

Андрей Кузнецов

Фото: газета ""Ракурс"